Российские архивы: проблемы доступа и использования (продолжение).

Автор: Козлов В.П.

Российские архивы: проблемы доступа и использования

В.П. Козлов, член-корреспондент РАН

  • Гласное обсуждение проблемы доступности советских архивов.
  • Работа Правительственной комиссии по расширению доступа к архивам.
  • Временное положение «О порядке доступа к архивным документам и правилах их использования».
  • Постановление Верховного Совета Российской Федерации «О временном порядке доступа к архивным документам и их использования».
  • Работа комиссии по архивам при Президенте РФ по рассекречиванию документов.
  • Распоряжение Президента РФ от 22.09.1994 о работе по рассекречиванию документов и его реализация.

С началом перестройки наконец-то появились, если не условия, то, по крайней мере, возможности гласного обсуждения проблемы доступности советских архивов. На Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук высших учебных заведений (1−3 октября 1986 г.) тогдашний секретарь ЦК КПСС Е.К. Лигачев призвал архивное руководство страны принять «разумное и взвешенное решение» в отношении доступности архивов. Этот осторожно двусмысленный призыв означал реакцию ЦК КПСС на недовольство части обществоведов недоступностью архивной информации, недовольство, которое в то время наиболее резко звучало в устных и письменных выступлениях ректора МГИАИ Ю.Н. Афанасьева.

Автор статьи в качестве ученого секретаря Отделения истории АН СССР присутствовал на этой встрече обществоведов СССР с руководством КПСС. Для некоторой их части закамуфлированное, но все же признание, чрезмерной закрытости советских архивов являлось оправданием конформизма их обществоведческих изысканий прошлых лет. Другие же просто разводили руками, пытаясь найти здоровый смысл в партийном слогане о «разумном и взвешенном решении» в отношении доступности советских архивов. Подавляющая часть последних ничего не знала, но во время своей работы в архивах реально ощущала действие введенной Главархивом СССР в том же 1986 г. «Инструкции о работе государственных архивов с секретными документальными материалами». Эта инструкция закрепила существование архивных документов т. н. ограниченного доступа. Такие документы не имели каких-либо грифов секретности, но доступ к ним осуществлялся с теми же ограничениями. Это привело к тому, что к началу 1987 г. в государственных архивах СССР объем охваченных ею ограничений документов составил более 50 % от их общего объема. Именно тогда в спецхран был вновь возвращен ряд дореволюционных фондов, включая органы политического сыска, белоэмигрантские организации и др.

Говорят, что главным идеологом этих охранительных действий выступал тогдашний руководитель Главархива СССР Ф.М. Ваганов. Не хочу сейчас документально подтверждать эту очевидную истину потому, что волей судьбы оказался близким к его близким и имел возможность не один раз убеждаться в его кристальной вере в идеи большевизма, безупречной честности и порядочности, круто замешанных на принципе партийности , и остро осознававшейся угрозе сохранения государства.
Наблюдая за членами президиума Всероссийского совещания, слушая выступления его участников – от тогдашнего секретаря ЦК КПСС по идеологии Зимянина и кончая блестящим и великим актером О. Табаковым, осторожно, но твердо уже требовавшим свободы, − автор статьи, как и все присутствовавшие в зале, наблюдали за М.С. Горбачевым. Ему явно не нравилась вся эта советская гуманитарная ассамблея.

Тем не менее, именно благодаря ей, 3 декабря 1986 г. постановлением Секретариата ЦК КПСС для решения вопросов, связанных с расширением доступа к архивам, в том числе содержащим статистическую информацию о развитии СССР, была создана специальная Правительственная комиссия. Ее возглавил тогдашний академик-секретарь Отделения истории АН СССР академик С.Л. Тихвинский. В качестве ученого секретаря Отделения автор не побоится сказать, а знающие и подтвердить, что был ему надежным и верным, хотя иногда и скептическим, помощником по делам исторического цеха тогдашней страны. Но даже и мне о работе этой Комиссии случилось узнать много позже, только в 1995 г. Между тем по рекомендациям этой Комиссии к маю 1987 г. 14 министерств и ведомств СССР перевели из режима ограниченного пользования на открытое хранение 767 195 архивных дел, а ЦСУ СССР – 92 589 единиц хранения. В записке в ЦК КПСС Комиссия предложила в 1987−1988 гг. провести «работу по пересмотру их состава и возможному переводу части документов на режим ограниченного доступа или открытого хранения».

Поразительно, но кого-то в ЦК КПСС рекомендации Комиссии не удовлетворили. Неизвестный автор в небольшой справке к записке Комиссии написал: «Прошло свыше тридцати лет после постановления Президиума ЦК КПСС от 7 февраля 1956 г. “О мерах по упорядочению режима хранения и лучшему использованию архивных материалов”. Оно по-прежнему наиболее полно выражает суть вопроса, решение которого требуется и в настоящее время» .

Тем не менее в 1988−1991 гг. в архивах России и СССР была осуществлена, пожалуй, наиболее масштабная работа по уточнению режима хранения архивных документов и снятию с них ограничений на доступ.

В новом журнале «Известия ЦК КПСС» стали публиковаться ранее закрытые архивные документы, содержащие информацию высокого уровня. Институт теории и истории социализма при ЦК КПСС приступил к реализации программы публикации рассекречиваемых архивов.

Этот новый период открытия российских архивов не только сохранял черты прежней системы, старых подходов и решений, но и обнаружил зарождение новых, в том числе негативных явлений. Главным регулятором деятельности архивов, включая и вопросы доступа к ним и их использования при отсутствии законодательной базы, по-прежнему выступали политические и идеологические мотивы. Неслучайно в режиме ограниченного доступа оставались документы о национальных и религиозных движениях, нарушениях конституционных прав граждан, функционировании репрессивного аппарата – всего свыше 7 млн дел только в государственных архивах. В ряде ведомств СССР было проведено уничтожение целых комплексов архивных документов, представлявших научно-историческую ценность. Сохранялся диктат самих ведомств в отношении определения условий доступа и использования созданных в процессе их деятельности документов, включая и уже хранящиеся в государственных архивах. Как и в былые годы, лишь избранный круг лиц имел доступ к архивам КПСС, ни один из которых к тому же не имел опубликованных справочников даже самого общего характера. Появились первые ростки монополизации рассекречиваемой архивной информации отдельными группами лиц и идеи коммерциализации ее использования.

Политические изменения, последовавшие в России после августа 1991 г., распад СССР полностью разрушили прежнюю систему регулирования доступа к архивной информации. Читатель уже мог убедиться , что вопросы доступа к архивным документам были предметом приоритетного и пристального рассмотрения Комиссии Верховного Совета РСФСР по приему-передаче на государственное хранение архивов КПСС и КГБ СССР, в ходе заседаний которой был обозначен едва ли не весь спектр политических подходов в разрешении этой проблемы. Однако в отличие от комиссии, работавшей хотя и интенсивно, но все же в академическом стиле, архивистам уже с конца 1991 г. приходилось едва ли не ежечасно реально решать вопросы доступа к архивным документам в условиях радикально демократизировавшегося общественного сознания внутри страны и давления зарубежных пользователей, считавших, что новая Россия просто обязана открыть все тайны своего прошлого и прошлого той страны, преемницей которой она стала. При этом архивисты должны были иметь в виду, что наряду с мощнейшей кампанией по открытости российского общества в СМИ, уже в январе 1992 г. был издан Указ Президента России «О защите государственных секретов Российской Федерации», а в апреле того же года принято постановление Правительства России «Вопросы организации защиты государственных секретов Российской Федерации». По всем бюрократическим правилам, усугубленным временем неопределенности, оба этих документа были в высшей степени общи, но и в не меньшей мере угрожающи. Архивисты остро нуждались в какой-то подсказке, которая могла бы стать неким ориентиром их деятельности, связанной с организацией использования архивных документов, Так возникла идея подготовки временной инструкции о порядке доступа к архивным документам и правилах их использования, разработанная под руководством автора статьи специальной рабочей группой, в которую входили опытные архивисты.

Уже в ходе подготовки к ее утверждению инструкция трансформировалась во «Временное положение «О порядке доступа к архивным документам и правилах их использования», одобренное решением коллегии Росархива 29 мая 1992 г. и введенное в действие приказом Росархива от 15 июня 1992 г.
Сейчас, читая этот документ, стоит остановиться на нем более подробно. В нем провозглашался принцип «общедоступности документов российских архивов, равных прав в пользовании ими российских и зарубежных пользователей», т. е. норма, о которой еще восемь лет после этого спорили наши западноевропейские коллеги. Далее в нем категорически все государственные архивы обязывались «обеспечить пользователям свободный доступ к научно-справочному аппарату» − всему, в том числе по закрытым фондам и документам, – без осторожных оговорок, принятых Комитетом Министров Совета Европы рекомендаций по европейской политике доступа к архивам. Впервые «Временное положение» зафиксировало 30-летний ограничительный срок доступа к документам, содержащим государственные секреты, и 75-летний ограничительный срок – к личным документам и документам личного происхождения, содержащим «врачебные, адвокатские, нотариальные тайны, тайны личной жизни и здоровья, а также другие охраняемые Законом права и интересы граждан», а также к документам следственных, персональных и личных дел. Более того, специальной нормой в нем предусматривалось, что «документы, содержащие грифы секретности и созданные по 1942 г. включительно, объявляются открытыми и подлежат полному рассекречиванию самими государственными архивами».

Вообще «Временное положение» предоставило государственным архивам, можно сказать, едва ли не чрезвычайные полномочия в части решения вопросов доступа к хранящимся в них документам – не в пример рекомендаций Комитета Министров Совета Европы, в соответствии с которыми только организация-фондообразователь могла решать вопрос о рассекречивании своих документов. Например, в положении предусматривалось, что «документы государственных архивов, ранее относившиеся к категории ограниченного доступа (ограниченного распространения), и несекретные документы, использование которых ранее ограничивалось ведомственными распоряжениями, являются общедоступными. Ведомство или учреждение-фондообразователь не вправе устанавливать ограничения на доступ и использование несекретных документов, поступивших на государственное хранение». Положение предоставляло государственным архивам самостоятельно решать вопросы доступа к секретным документам ликвидированных организаций, не имеющих правопреемников, создавать комиссии государственных архивов по рассекречиванию. «Временное положение» предусматривало определенные механизмы обжалования ограничений на доступ пользователя и доверительного доступа.

«Положение» касалось только порядка доступа к государственным архивам, включая архивы бывшей КПСС, хотя, вне сомнения, в определенной степени оно в течение некоторого времени применялось и в ведомственных архивах, поскольку представляло собой первую более или менее систематизированную попытку сформулировать принципы и механизмы обеспечения доступности архивных документов в условиях демократических перемен, проходивших в России. Однако оно не имело под собой практически какой-либо легитимной основы, фактически базируясь на своеобразном принципе революционной целесообразности в отношении открытости российских архивов. Поэтому параллельно с разработкой «Временного положения» Росархив готовил нормативный документ более высокого уровня. Первоначально речь шла о постановлении или распоряжении Правительства России. Однако после того как депутат Верховного Совета РСФСР В.С. Полосин на одном из заседаний Комиссии Верховного Совета РСФСР по приему-передаче на государственное хранение документов КПСС и КГБ СССР обратил внимание на недопустимость принятия подобного акта правительством страны, началась проработка вопроса о подготовке распоряжения или постановления Президиума Верховного Совета РСФСР. Сохранившиеся в моем личном архиве многочисленные варианты этого документа, воспоминания о его доработке, говорят о нелегкой борьбе, развернувшейся в связи с его прохождением в административных структурах Верховного Совета. Иногда мне даже казалось, что этот документ так и затеряется среди бумаг нашего верховного законодательного органа – настолько медленно и с огромными формальными придирками проходил он экспертизу в аппарате Верховного Совета. Решающую роль в его принятии сыграли два обстоятельства. Во-первых, энергично этот документ пробивали депутат Верховного Совета В.С. Полосин и представители общества «Мемориал» Н.Г. Охотин, Н.В. Петров и А.Б. Рогинский. Во-вторых, окончательный толчок был дан визитом президента Б.Н. Ельцина в США, во время которого ярко звучала архивная тема, вернее тема открытости российских архивов как показатель демократизации страны в связи с поиском сведений о судьбе американских граждан во время и после Второй мировой войны. Поэтому я и мои коллеги были приятно удивлены не только благополучно завершившейся процедурой рассмотрения и утверждения этого документа, но и его неожиданно высоким статусом – постановлением Верховного Совета Российской Федерации, получившим название «О временном порядке доступа к архивным документам и их использования».

Постановление узаконивало ряд принципиально важных норм, зафиксированных во «Временном положении». Архивные документы и справочники к ним объявлялись доступными для использования организациями и гражданами, независимо от гражданства. Доступ к документам, содержащим государственную или иную охраняемую законом тайну, ограничивался 30-летним сроком, а к документам, содержащим сведения о «личной жизни граждан» − 75 годами. Росархиву предоставлялось право инициировать перед Президиумом Верховного Совета вопрос о сокращении или продлении 30-летнего ограничительного срока. Правительству России поручалось утвердить «порядок выдачи лицензий на использование архивных документов в коммерческих целях», т. е. признавалась законность продажи архивной информации в случае получения прибыли от ее использования. Был прописан и порядок обжалования пользователями действий и решений архивных учреждений страны – в вышестоящем архивном учреждении или через суд.

Несмотря на осторожность и неопределенность многих формулировок, постановление имело огромное значение. Прежде всего оно подводило нормативную базу под «Временное положение» с его радикальными принципами и тщательно разработанным механизмом обеспечения доступности архивных документов. Хотя и с небольшими натяжками, теперь можно было считать легитимным «Временное положение» как конкретизирующее правовой акт верховного законодательного органа страны. Важно отметить, что через год основные положения этого постановления с большей детализацией вошли в ст. 20 «Основ законодательства Российской Федерации об Архивном фонде Российской Федерации и архивах», в ряде случаев с более ограничительными нормами доступа, не носящими принципиального характера.

О сложности решения проблем доступа свидетельствовала и работа специальной группы Комиссии Верховного Совета по подготовке регламента доступа к прекращенным уголовным и фильтрационно-проверочным делам, начавшим поступать в 1992 г. из архивов КГБ СССР на государственное хранение. Представляя на рассмотрение Комиссии окончательный вариант этого регламента, его авторы подробно охарактеризовали четыре разных подхода к решению проблемы доступности к этим документальным комплексам. Первый подход исходил из того, что прекращенные уголовные дела жертв политических репрессий должны быть доступны всем в полном объеме, предоставляя право реабилитированным и их родственникам ограничивать возможности публикации документов, касающихся их личной жизни и поведения во время следствия. Второй подход предусматривал возможность реабилитированным и их родственникам самостоятельно решать вопрос об ограничении не только публиковать документы дел, но и запрещать или разрешать доступ к ним. Третий подход предусматривал право реабилитированных и их родственников ограничивать изучение и публикацию документов, созданных с прямым участием подследственных и свидетелей, и полную открытость всех остальных документов. Наконец, четвертый подход предполагал полное ограничение на доступ и использование прекращенных уголовных дел, исходя из того, что их открытие породит социальную напряженность в обществе.

Жаркие дебаты вокруг этих точек зрения завершились, в конце концов, принятием компромиссного третьего варианта, который был утвержден приказом Росархива. Однако официального введения его в действие фактически не состоялось, хотя и в настоящее время он является неформальным пособием для архивистов страны в решении вопросов доступа к этой деликатной категории архивных документов, поскольку законодательного разрешения эта проблема не имеет до сих пор.
Политические изменения, последовавшие в России после августа 1991 г., распад СССР полностью разрушили прежнюю систему регулирования доступа к архивной информации. Благодаря Указу Президента России от 23 июня 1992 г. «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека», в стране развернулась масштабная работа по рассекречиванию архивных документов, связанных с репрессивной политикой государства.

За месяц до этого распоряжением Президента была создана Специальная комиссия по архивам при Президенте Российской Федерации. Это был демонстративный политический акт: в условиях разворачивавшегося в Конституционном Суде России процесса по «делу КПСС» Президент в противовес уже существовавшей Парламентской комиссии по приему-передаче на государственное хранение документов КПСС и КГБ СССР образовал структуру из узкой группы лиц, которой поручалось рассекречивание документов высших органов КПСС, центральных и местных органов государственной власти и управления, сконцентрированных в бывших партийных архивах, архивах КГБ СССР, государственных федеральных и местных архивах. Комиссию возглавил тогдашний вице-премьер Правительства России М.О. Полторанин.

Человек решительный и радикальный, М.О. Полторанин взялся за дело круто и с большим энтузиазмом, не чураясь лично, в телогрейке и перчатках, работать в архивохранилищах, прежде всего, партийных архивов. Пик работы Комиссии пришелся на май − октябрь 1992 г. За это время ею было рассекречено около пяти тысяч архивных документов, крайне тенденциозно подобранных с обличительным для КПСС уклоном по заранее сформулированным темам: идеологический и политический контроль КПСС, борьба с оппозицией и инакомыслием в СССР, связи КПСС с коммунистическими, рабочими, левыми партиями, их финансовой поддержке и т. д.

Поскольку в основе работы комиссии лежали политические мотивы, она не смогла создать какой-либо стройной системы рассекречивания, а также выработать объективные критерии и механизмы этой работы. И хотя в течение 1991−1993 гг. в целом по стране в государственных архивах было рассекречено свыше 4,5 млн дел, к началу 1994 г. явно обозначился серьезный кризис с рассекречиванием архивов. Во-первых, после известных событий октября 1993 г. вместе с Верховным Советом РСФСР прекратила свою деятельность и Комиссия по приему-передаче на государственное хранение документов КПСС и КГБ СССР. Во-вторых, с принятием в 1993 г. Закона «О государственной тайне» утратила свой официальный статус Специальная комиссия при Президенте России. В-третьих, этот Закон усложнил процедуру рассекречивания архивных документов. После возложения в соответствии с этим Законом на Государственную техническую комиссию функций Межведомственной комиссии по защите государственной тайны (МВК по защите государственной тайны), в том числе рассекречивания архивных документов организаций, не имеющих правопреемников, фактически остановился плановый процесс рассекречивания их фондов, включая архивные документы бывшей КПСС. В-четвертых, несмотря на принятие Закона «О государственной тайне», обязавшего ведомства «периодически, но не реже чем через пять лет, пересматривать содержание действующих… перечней сведений, подлежащих засекречиванию, в части обоснованности засекречивания сведений и их соответствия установленной степени секретности», такая работа ведомствами в 1993−1994 гг. не проводилась. В ведомственных архивах на секретном хранении находились материалы 50−70-летней давности и даже созданные до 1917 г. В-пятых, предусмотренная Законом «О государственной тайне» норма, согласно которой в интересах ускорения процесса рассекречивания ведомства могли делегировать руководителям государственных архивов полномочия по рассекречиванию архивных документов, фактически не применялась.

Специальным письмом Росархив проинформировал помощника Президента России по национальной безопасности Ю.М. Батурина о сложившемся положении, предлагая специальным указом или распоряжением Президента ускорить процесс рассекречивания. Насколько мне известно, Ю.М. Батурин пытался вмешаться в разрешение проблемы, но без какого-либо успеха.

И тогда мы решили запустить механизм общественного давления. По нашей инициативе на имя руководителя Администрации Президента
С.А. Филатова пошел мощный поток писем с требованием исправить положение. В числе их авторов находились главный редактор газеты «Известия» И. Голембиовский, члены Президентского совета М.О. Чудакова и Ю.Ф. Карякин, главный редактор журнала «Вопросы истории»
А.А. Искендеров, ученые Отделения истории РАН и др.

Вероятно, руководитель Росархива Р.Г. Пихоя смог каким-то образом убедить Администрацию Президента России в необходимости активизировать работу по рассекречиванию. Заручившись поддержкой тогдашнего руководителя Федеральной службы контрразведки
С.В. Степашина, он вместе с ним внес на рассмотрение Президента проект первоначально указа, а затем распоряжения по этому вопросу.
Мне пришлось от начала и до конца готовить и проталкивать через структуры Администрации Президента этот документ, причем в ходе его рассмотрения поправки и изменения оказались минимальными и не принципиальными. Да и сама подготовка к его подписанию заняла чуть более месяца.

Распоряжение, подписанное Б.Н. Ельциным 22 сентября 1994 г., решало ряд важных накопившихся в архивном строительстве России проблем. Во-первых, создавалась во главе с одним из заместителей руководителя Администрации Президента Комиссия по рассекречиванию архивных документов КПСС на правах структурного подразделения МВК по защите государственной тайны. Во-вторых, Росархиву, ФСК, СВР, МИД поручалась разработка «порядка рассекречивания архивных документов, находящихся в закрытых фондах государственных архивов, центрах хранения документов и ведомственных архивах, и продления сроков их секретного хранения». В-третьих, федеральным органам исполнительной власти предлагалось до конца 1994 г. пересмотреть обоснованность засекречивания хранящихся в их архивах документов по 1963 г. включительно и рассмотреть возможности делегирования полномочий по рассекречиванию архивных документов, находящихся в закрытых фондах государственных архивов, директорам этих архивов. Распоряжение давало повод для оптимизма и в отношении судьбы архива Политбюро ЦК КПСС, хранившегося в Президентском архиве, о чем мы поговорим особо.

Распоряжение имело большое значение для придания ускорения рассекречиванию архивных документов, прежде всего, высшего звена управления КПСС. Уже очень скоро заработала предусмотренная в нем комиссия, а по аналогии с ней и комиссии во многих регионах России. Росархивом были разработаны «Порядок» работы этой комиссии и «Порядок» рассекречивания ею архивных документов, согласованный с заинтересованными министерствами и ведомствами, начали готовиться ежегодные планы рассекречивания с учетом запросов пользователей и архивов, были созданы группы экспертов, рассматривавших представленные к рассекречиванию материалы, налажено тщательное документирование работы комиссии. Сегодня, вспоминая ее регулярные заседания с продолжительными дискуссиями по поводу рассекречивания или продления сроков секретного хранения тех или иных документов, мне кажется, что ее работа была такой, какой она должна быть, – со спорами, с обеспокоенным и здравым желанием сохранить государственную тайну и с не меньшим стремлением открыть общественности ранее недоступные факты и события нашей и всемирной истории. Допускаю преобладание охранительного уклона в ее решениях, которому, впрочем, всегда наиболее активно противодействовал сам председатель С.Н. Красавченко, но не могу не отметить и фундаментальность, тщательность проработки вопросов, требовавших много времени и сил, а главное основанных не на политическом интересе, а на нормах Закона «О государственной тайне», нормах несовершенных, но имеющих законодательный статус.

За время регулярной, планово организованной работы комиссия рассекретила десятки тысяч документов. Конечно, это был мизер. Но это был тот мизер, который дорогого стоил. Во-первых, была создана пусть дорогостоящая, пусть заторможенная, но все же система экспертизы, позволявшая рассекречивать архивные документы без ущерба безопасности страны и безопасности людей. Во-вторых, в работе комиссии удалось уйти от принципа политической целесообразности и почти подойти к реализации принципа здравого смысла. А этот принцип означал, что рано или поздно любая тайная страница истории должна быть известна миру – как позитивное или негативное разрешение конфликтных проблем, в конце концов, – как опыт, который должен быть осмыслен всеми, в том числе государством и обществом. Мне кажется, что в этом случае Бог помогал, пусть даже и нехотя, решению проблем доступности архивов России. Он делал это нехотя потому, что и сам не знал, как поступить.

Уход С.Н. Красавченко с должности заместителя руководителя Администрации Президента России заблокировал работу комиссии. Какое-то время мне еще казалось, что такая блокировка – всего лишь случайность и временное явление, явление чисто субъективное, исключительно административно-бюрократическое, которое легко будет поправлено. Увы, очень скоро выяснилось, что в оценке ситуации я серьезно ошибался.

Ни в коем случае не хочу сказать, что к 1996 г., когда прекратила работу комиссия Красавченко, возникли какие-то политические мотивы, приведшие к торможению процессов открытости российских архивов. Во всяком случае, я их не ощущал. Исключая, может быть, глухую возню вокруг нового председателя комиссии и ее членов, усугублявшуюся частой сменой руководства Администрации Президента. Но ведь комиссия занималась вопросами рассекречивания, хотя и важной, но всего лишь незначительной части документов Архивного фонда страны. Между тем пользователям было очень сложно объяснять, почему на секретном хранении находится фонд Комитета обороны СССР, существовавший в 1927−1941 гг., материалы Правительства СССР почти тех же лет, значительная часть документов Государственного комитета обороны СССР и др. Те, кто не допускал их рассекречивания, вероятно, испытывал комплекс неполноценности, полагая, что эти документы могут повредить оценке нашей Победы в Великой Отечественной войне.

Когда-нибудь кто-то обязательно внимательно изучит всю ту гору бумаг, которая была создана Росархивом для того, чтобы переломить ситуацию, которая все больше и больше становилась абсурдной. Механизм МВК по защите государственной тайны последовательно и четко перемалывал груды сверхсекретных материалов по «Атомному проекту в СССР», не без споров, но делая известными тысячи интереснейших документов по этой теме, санкционированной специальным одобрением Президента России. И в то же время, месяцами, даже годами в недрах этой комиссии вращалось секретное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР о призыве в Красную Армию девушек-комсомолок в качестве операторов зенитных установок. Выжившие из них и ставшие в 1990-х гг. старушками хотели скромных привилегий, которых их лишал когда-то автоматически поставленный гриф секретности. Два года документ метался между различными ведомствами, в результате чего МВК великодушно разрешило рассекретить его Росархиву. Траление морских мин в Балтике уже после окончания Великой Отечественной войны – его участники хотели, чтобы их признали участниками войны, – соответствующие секретные документы об этом факте, кажется, так и остались нерассекреченными до сих пор. Обзоры писем трудящихся, поступавших в ЦК КПСС, центральные газеты, в качестве откликов на события и явления в жизни страны, старательно и не без определенной заданности обобщавшиеся в аппарате соответствующих организаций, – они и сейчас составляют государственную тайну. Оставаясь до сих пор недоступными, они сегодня лишают нас возможности изучить общественную психологию, механизмы ее интерпретации и регулирования.

Все наши тревожные письма в Администрацию Президента, в правительство, руководству МВК по защите государственной тайны не давали никаких результатов. Тогда нами вновь была привлечена к разрешению проблемы общественность. Активное разъяснение сложившейся ситуации для руководства страны проводили академики А.А. Фурсенко, А.О. Чубарьян, пытаясь продвинуть различные варианты решения вопросов рассекречивания архивных документов, разработанные Росархивом.

С учетом только что сказанного просто революционным следует признать приказ Министра обороны Российской Федерации № 181 от 8 мая 2007 г., которым, за очень небольшим исключением, разом снимались грифы секретности с архивных документов Красной Армии и Военно-Морского флота за период Великой Отечественной войны и находившиеся на хранении в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации, в Центральном военно-морском архиве и Архиве военно-медицинских документов Военно-медицинского музея. Теперь остается только узнать, будет ли такое рассекречивание автоматическим, без многоэтапных согласований и экспертиз, технического переоформления, в том числе учетных документов, или же бюрократический механизм заскрипит с трудом и после этого приказа.

Продолжение. Начало см. Делопроизводство, 2011, № 1.

См.: Козлов В.П. Публичность архивов и свобода архивной информации // Советская историография. М., 1996. С. 522−536.

См. Козлов В.П. Архивы России в контексте политических событий 90-х годов ХХ в. // Делопроизводство. 2009. № 2. С. 9−11.