ПОЧЕМУ МЫ НЕ ПОНИМАЕМ «ЧУЖИХ»?
С. Пашутин
Почему образцы чужой культуры прекрасно срабатывающие на своей территории, если и не вызывают сильного отторжения у местного населения, то уж желаемого отклика не добива ются очень часто?
Так, скрытый смысл послания, легко улавливаемого носителем родной культуры, остается совершенно непонятным для людей из других национально-культурных сообществ.
Например, медуза как символ красоты и нежности у японцев вряд ли вызовет такой же эмоциональный отклик у российского населения. Но это еще не так трагично. Проблема в том, что те, кто привносит в чужую среду привычные понятия своего родного языка, считают их универсальными или само собой разумеющимися.
Это уже чревато в лучшем случае недоразумениями, потому как, в частности, слово «крыса» является у немцев символом увлеченно работающего человека, без всякого пренебрежительного или уничижительного оттенка. В русском языке для обозначения этого понятия фигурируют совсем другие представители животного мира — пчелы и муравьи.
Даже такая категория, как грамматический род, которую часто приводят как пример формальной категории, играет большую роль в механизмах смыслового расхождения этнической символики. Вряд ли правильно воспримут в германоязычных странах российской фольклор, обыгрывающий, к примеру, тему расставания с жизнью, поскольку символ «смерти» — а это явный старик в сознании немцев (нем. der Tod мужского рода) — будет изображен в женском обличье, поскольку данное слово в русском языке имеет женский грамматический род.