КОНФЛИКТОЛОГИЯ. БЕСЕДЫ О НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКЕ

Автор: С. Пашутин

КОНФЛИКТОЛОГИЯ. БЕСЕДЫ О НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКЕ

С. Пашутин

Практически любой конфликт, а их в любой организации бывает немало (либо недоразумения с покупателями, либо выяснение отношений в собственном коллективе и др.), не обходится без употребления ненормативной лексики, то есть мата. Те же, кто не был пойман на громко произносимом ругательстве, могут произнести его не вслух, а про себя.

Но, значит, они тоже ругаются? Откуда эти знания? Да еще такие умения? И, главное, где-то однажды научившись, мы затем выясняем, что произносить вслух данные словечки в приличном обществе почему-то неприлично. А почему?

Почему нельзя, если почти вся страна ругается? Недаром пресловутой стала фраза одного из политиков: «Мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем», а еще большую популярность приобрела цитата: «Русский язык без мата похож на доклад».

Если мат — запрещенная лексика, то встает вопрос: кто ее запретил и где список этих слов? И почему львиная доля ругательств черпается из табуированной области сексуальных отношений?

По мнению ученых, оказывается, что все дело в нашей биологии и наших генах. Ведь человек унаследовал множество механизмов социального и сексуального поведения из животного мира, да и не так далеко мы от него ушли, как нам кажется. Многие животные инстинкты сидят в нас и поныне и, хотим мы того или нет, влияют на наше сознание, психику и образ жизни.

Мы попросили доктора биологических наук Сергея Пашутина рассказать нашим читателям о биологических корнях ненормативной лексики. Итак, мат глазами биолога.

Каковы функции у нецензурных слов с точки зрения биологии?

— Прежде всего, мат как речевое воздействие используется в качестве бранной лексики — оскорблений, угроз, выражений крайнего презрения и прочих отрицательных характеристик. Однако, несмотря на повышенную эмоциональную нагрузку бранного сквернословия, это далеко не самое значимое предназначение вульгарных слов. Гораздо чаще человек использует ненормативные слова вовсе не для ругани, а как доходчивый способ общения или как убедительное и краткое средство подачи нужной информации.

Что стоит за запретами на нецензурные выражения?

— Вообще-то смысловая нагрузка матерной лексики не соответствует ее буквальному пониманию, особенно в настоящее время, хотя срамные слова потому и стали табуированными (запретными), что затрагивали сексуальную тематику. Более того, уже сам разговор на интимные темы воспринимался во времена оные как неприличный, даже при использовании общеупотребительной нейтральной лексики. Подобные стереотипы поведения закрепились в нашем сознании.

Матерное и бранное — эти понятия являются синонимами?

— Вовсе нет. «Крепкими» и не для целомудренных ушей словами прежде всего были насыщены ругательства, но жесткие ограничения налагались только на нецензурную брань с явным сексуальным подтекстом. Вся прочая ругань, которая выстраивалась вокруг пищеварительно-выделительной физиологии или в которой преобладали богохульные выражения, находится на различных стадиях табуированности, однако к мату принципиально не относится. Такой тип нематерной хулы ближе к сниженной лексике, хотя и с ее помощью можно сильно обидеть человека.

Существует теория, что бранный ритуал является показателем эволюции человека. Так ли это?

— Это действительно так. Биологический смысл ругани заключается в сдерживании злобного поведения или недружественных действий со стороны потенциальных врагов, а также для подтверждения своего «рейтингового» статуса. Достигается это с помощью демонстрации собственной агрессии, правда, выраженной в словесной форме. Но и у животных конфликты нечасто сопровождаются кровопролитием. Только вместо речи они пользуются другими упреждающими сигналами — специфическими телодвижениями, звуками и прочими ритуализированными действиями, что позволяет более слабому сопернику своевременно отказаться от безнадежной борьбы.

У обезьян, в частности человекообразных, убедительным жестом агрессии и вызова, направленным на снятие социальной напряженности, служит эрегированный половой член доминирующего самца. В стаде приматов существует жесткая иерархия в отношении того, кто кому может показывать половой член. Это является не только надежным свидетельством здоровья и силы, но также статуса и ранга доминирующего самца в группе. Иными словами, «генитальная» агрессия приматов сохраняется и у человека, но не в архаическом обличье имитации совокупления как формы унижения более слабого, а в виде эволюционно продвинутого варианта — соответствующих неприличных жестах и вульгарных словах.

Какие слова попадают в разряд запретных и точно являются матерными?

— Согласно современным лингвистическим представлениям, к собственно мату относятся наименования, обозначающие половой акт, а также «срамные» части тела — мужские и, соответственно, женские половые органы. Кроме того, все словообразовательные и синтаксические построения с этими исходными словами. Отдельно выделяется обширный пласт пограничных лексических образований, примыкающих по своей семантике и речевому употреблению к мату, но все же не попадающих под определение как полностью ненормативные. Такие выражения в основном характеризуют доступных женщин и различные виды легкого поведения. Что имеет отношение к различным аспектам блуда и беспорядочных половых связей, в том числе и к их последствиям. От побочных или внебрачных детей до брезгливого отношения окружающих к так называемым гулящим женщинам в связи с их недостойной, порочной репутацией.

Являются ли матерные слова, так или иначе связанные с женщиной, проявлением мужского шовинизма?

— Вполне вероятно, но, кстати, и не только мужского. У экспрессивной окраски данных околоматерных выражений вполне «рациональное» биологическое происхождение. Скорее всего, эти грубые и крайне негативные высказывания, отпускаемые преимущественно в адрес женщины, являются трансформированной стадной реакцией, в том числе и «благополучных самок», на понижение ранга в социальной иерархии, что всегда унизительно. Ведь «статусная» особа женского пола не предлагает себя всем подряд.

Она щепетильно и въедливо подходит к выбору полового партнера, что согласуется с природой ее биологического предназначения. Тогда как проявлять неразборчивость — это удел никудышных, малопривлекательных самок. Не исключено также, что это «цивилизованный» ответ современных самцов на женскую неверность. На мужскую часть населения в силу ее природной сексуальной экспансии и исходного доминирования подобные ограничения не распространяются. В итоге двойные стандарты брачного поведения оказываются благодатной почвой для культивирования целенаправленного сквернословия, соотносимого прежде всего с греховностью женщины.

А мифология, например, могла сказаться на запретной лексике?

— Безусловно. Помимо гендерных, то есть связанных с полом, стереотипов весомый вклад в становление матерной ругани внесла первобытная мистическая мифология. Так, согласно современным лингвистическим исследованиям, ключевая матерная трехсловная идиома является реликтом ритуального праславянского проклятия, которое дословно означало «ты — песье отродье, сукин сын». Как это звучит в подлиннике в настоящее время, вы можете догадаться. Трактовалось данное заклинание как низведение соперника до дьявольской инкарнации, а именно — до «нечистого» животного, пса. В итоге противник не мог даже называться человеком, поскольку его родителями были собаки. Тем самым достигалась нужная цель — в результате подобного словесного осквернения человек как бы выпадал из мирского существования.

При этом исторические ограничения на данную непристойность возникли в связи с упоминанием именно матерных слов, а не из-за языческих запретов на произнесение сакральных понятий в обыденной обстановке. Поскольку аналогичные по смыслу выражения «сука» и «сукин сын» так и не стали табуированными, хотя, как правило, оставались за пределами литературного языка.

Какими биологическими причинами можно объяснить столь широкое распространение мата?

— Возвращаясь к причинам повсеместной распространенности бранной, в том числе и ненормативной, лексики, не следует забывать, что матерный язык сумел таки доказать свою жизнеспособность. Фактически подобная лингвистическая структура, как мат, есть не что иное, как аналог праязыка, сформировавшегося на заре человеческой эволюции. Имеется в виду, что матерный язык более доступен для понимания, так как, освобождаясь от «лишних» слов, он разгружает мыслительный аппарат от несущественной информации. Кстати, в этой связи не исключено, что широко-масштабное использование «символически-образного» русского мата в повседневной жизни вызвано излишне предметным и детализированным характером самого русского языка, то есть, по сути, это ответ на его излишнее богатство. Западная речь в подобном ассоциативном лингвистическом приложении не нуждается, поскольку и без мата тяготеет к достаточно отвлеченному построению. Не случайно, например, романо-германские глаголы движения чрезвычайно абстрактны, тогда как русские глаголы предусматривают развернутое конкретное уточнение. Для носителя русского языка змея «выползает», человек «выходит», птица «вылетает» — во всех этих случаях вполне можно было бы использовать один-единственный французский глагол «quitter» («покидать»). Сходная ситуация и с аналогичным английским глаголом «to leave».

Зачем человек использует неприличные слова и выражения? Он что, не может обойтись без мата?

— Отдельным категориям населения обойтись без мата не позволяет скудость словарного запаса. Коммуникационные затруднения, из-за отсутствия естественной плавности речи, им приходится компенсировать фоновым употреблением матерных связок. Ну, а для кого-то мат служит просто ярким выражением крайних чувств. Либо условным знаком для опознания, то есть вербальным подтверждением принадлежности к «своему» окружению. Или используется как специфический стилистический прием. Кто-то с помощью мата демонстрирует собственное доминирование или особо доверительные отношения. А кому-то особенно притягательными кажутся эпатаж или сладость нарушения запретов.

Получается, что помимо сугубо бранного предназначения матерный язык наделен и условно полезными, коммуникационными функциями?

— Как ни парадоксально, но это так. Волею судеб этот язык оказался причастным к передаче табуированных понятий. Но, по сути, отшлифованный не одной сотней тысяч лет, наилучший способ обмена информацией. Или, по-другому, результат ассоциативного мышления наших предков. Кстати, похожие алгоритмы речевых построений в виде жаргонизмов, сленга или арго широко представлены во всех языках мира. С их помощью принято уведомлять о своих намерениях и комментировать разнообразные ситуации, используя для этого весьма ограниченный набор слов, но с очень широким символическим значением. Ко всему прочему подобная форма общения характерна и для маленьких детей, еще не освоивших разговорную практику.

Они склонны сопровождать ряд сходных явлений каким-то одним, «странным» для взрослых словом или определенным набором звуков. Тут соблюдается принцип «нечеткой логики», характерный для всего живого мира в целом.

Понятие нечеткой информации можно проиллюстрировать аналогией с полотнами великих мастеров, которые, не вырисовывая всех деталей, одними едва заметными штрихами выхватывали суть и самые интересные подробности окружающей реальности, делая ее легко узнаваемой.

Иными словами, «нечеткая логика» как совместный продукт образного мышления и интуиции направлена на выяснение сути, не вдаваясь в излишние подробности.

— Совершенно верно. И для выполнения этой программы в нашем сознании задействованы функции обобщения и абстрагирования, благодаря чему, собственно, и достигается максимальная результативность при минимуме затраченных на это усилий и издержек. Поэтому ничего удивительного в том, что мы то и дело обращаемся к «нечеткой логике» и не можем отказаться от матерной лексики. Ведь мат, оперируя абстрактными образами, позволяет обойтись для доходчивого изложения мыслей минимальными и предельно упрощенными средствами. Ненормативная речь представлена отдельными и краткими фрагментами, несущими, хотя и размытый, но в зависимости от контекста оптимальный объем информации, что облегчает выражение эмоций и настроения.

Бывает, гораздо проще воспользоваться быстро всплывающим в сознании, емким по содержанию и насыщенности, хотя и непечатным, термином, чем лихорадочно подыскивать подходящие, но зачастую более громоздкие и менее убедительные фразы. В противном случае матерный язык был бы уже давно отбракован естественным отбором как малопригодный для коммуникационного взаимодействия.

Верно ли, что матерные ругательства — это, по сути, видоизмененные человеком угрожающие знаки, которые служат индикатором запугивания у животных?

— Безусловно, это еще одна из причин возникновения нецензурной брани. У животных, ведущих групповой образ жизни, всегда существуют строго определенные взаимоотношения, основанные на законах доминирования и подчинения, то есть каждая особь занимает такое ранговое положение, которое завоюет в борьбе с другими соплеменниками: слабый всегда и во всем добровольно уступает более сильному. Такой порядок обычно называют иерархией, благодаря чему в группе до минимума уменьшается число конфликтов и поддерживается относительный порядок.

Соревнования за место на иерархической лестнице, однако, совсем не похожи на смертельную схватку. Это скорее турнир, когда один из соперников, чувствуя превосходство другого, уступает ему первенство и изображает смирение.

В большинстве случаев не нужно и такое состязание — животные по виду противника могут определить его силу. В подобной ситуации выяснение взаимоотношений ограничивается демонстрацией поведения доминирования и повиновения. То есть более слабый, дабы не подвергнуться нападению, выражает покорность, принимая позу подчинения, имитирующую призывную позицию самки при спаривании. Связь такого поведения с далекими первобытными фаллическими культами достаточно очевидна, а табуированную бранную лексику, в свою очередь, можно по аналогии рассматривать как вербальный эквивалент демонстрации рангового превосходства с помощью половых органов.

Чем обусловлены культурные запреты на мат, возникшие в ходе эволюции человека?

— Эти ограничения и табу регулировали правила поведения индивидов в социуме, что отвечало интересам первобытных общин, а в дальнейшем и каждому этносу. Да и в наше время, несмотря на широкое и повседневное употребление сквернословия, подавляющее большинство населения в обыденной речи более терпимо относится к словам, связанным с выделениями, чем к лексике из сексуальной сферы. Большую раскованность при использовании табуированной лексики и мужчины, и женщины испытывают в беседе с близкими людьми своего пола.

Дело в том, что вседозволенность и отсутствие морали не способствуют сохранению целостности популяции, и если не ставят под угрозу сам факт ее биологического существования, то уж вносят хаос в иерархию, приводят к неустойчивости всей системы наверняка. В итоге правила приличия (а впоследствии и цензура) не допускали широкого использования слов с грубой стилистической окраской сексуального содержания. Во всяком случае, в публичных местах, при детях, женщинах или в малознакомой обстановке.

Почему в европейской культуре существует достаточно низкая степень запрета на сексуально окрашенные ругательства?

— Вероятно, это вызвано принудительным изменением обычаев и насильственным регулированием стандартов поведения из-за более раннего распространения христианских догм, что могло повлиять и на отказ применять в бранной лексике табуированную тематику. В итоге европейские ругательства тяготеют скорее не к постыдным словам, а связаны больше с отправлением естественных надобностей, что не мешает им быть менее оскорбительными при использовании в соответствующем месте и подходящей ситуации. И, наоборот, значительно более позднее усвоение христианской морали позволило славянским народам с их более свободными языческими нравами сохранить сакрально-запретное значение сквернословия, так или иначе тяготеющее к сексуальной символике.

А как можно объяснить, что именно сексуальная сфера оказалась «вне закона»?

— Исторические корни запретов на словесные формы брачных отношений тесно переплетены с особенностями становления человека. У большинства млекопитающих половая активность приурочена к редким, в основном сезонным периодам, благоприятным для оплодотворения. На это короткое время самка становится «сексуально привлекательной», или, по-другому, готовой к совокуплению. В ходе своей эволюции человек обзаводится новым, более прогрессивным показателем привлекательности. Причем срабатывающим не от случая к случаю, а действующим на постоянной основе, что гарантирует непрерывную и регулярную интимную связь.

Им становится женское тело. Для мужчин это наиболее важный сексуальный сигнал, причем вне связи с периодами, возможными для размножения. Тем более что природа позаботилась о наглядной агитации наилучшим образом. Великолепный обзор всех женских прелестей в связи с вертикальным расположением тела и отсутствием шерсти, а также развитая грудь, стройная талия и крутые бедра с округлыми ягодицами — все это поддерживало постоянный уровень должного вожделения у мужчин в отличие от эпизодического возбуждения во время периода течки.

Подобное эротическое манипулирование позволяло соблазнительной самке благодаря поощрительному спариванию удерживать около себя самца, который заодно будет заботиться и о своем потомстве. Но, с другой стороны, эти особенности полового поведения с таким же успехом привлекали и возбуждали чужих самцов. Поэтому лучшим способом контроля женской сексапильности стали разные формы прикрытия «срамных» частей тела — от набедренных повязок до паранджи.

В итоге сочетанное действие стыдливости, культивируемой социумом, и природной, преимущественно подростковой, застенчивости, смущения и робости, переросли в ограничения и табу. Налагались они на весь спектр сексуальных отношений, а заодно и на связанную с ними лексику.

Но и одежда порой провоцирует, а в ряде случаев ее намеренно используют для достижения запланированного результата в брачной стратегии.

— Скорее при определенных обстоятельствах одежда регулирует чувственные порывы. И все благодаря обретенной способности человеческого мозга к воображению. Даже не прибегая к особым ухищрениям, наша психика позволяет сознательно сконструировать идеальные образы, намного превосходящие реальный облик предмета или явления.

Чем, собственно, многие и пользуются, пытаясь выдавать желаемое за действительное. Поэтому не исключено, что дополнительной причиной чувства стыдливости и последующих запретов на обнаженное тело и соответствующие слова непристойного содержания могла стать боязнь обнаружения изъянов фигуры. Но, замаскировав под одеждой физические изъяны и недостатки, такая стратегия давала шанс представителям обоих полов не попасть в разряд низкоранговых особей.

Мужчинам это было важно в плане сокрытия ненадлежащих размеров своего «мужского достоинства» как значимого показателя их рангового статуса. Женщины больше нуждались в поддержании мнимой либо сохранении своей явной привлекательности, поскольку нет для них ничего хуже, чем быть нежеланными.

Хотя, конечно, некая откровенная экипировка способна подстегивать или пробуждать неуправляемые порой эмоции. Мало кто сомневался бы в намерениях юной особы, которая без всяких задних мыслей со своей стороны надела мини-юбку с полупрозрачной облегающей блузкой без бюстгальтера. А в недостаточно цивилизованных регионах такая акция воспринималась бы как доступность или была бы недвусмысленно истолкована в виде прямого призыва к половому акту. Девушке пришлось бы на каждом шагу отбиваться от непристойных предложений.

Отчего в матерной лексике так много места отводится прекрасному полу?

— В основе подобной речевой экспрессии в виде презрительной оценки «падших» женщин и их незаконнорожденных детей лежат все те же биологические корни. В животном мире данная проблема решается радикальнее. В частности, млекопитающие, дабы не заботиться о чужих детенышах, практикуют их физическое устранение, что является распространенной и эффективной репродуктивной стратегией сильного пола.

Человеческая мораль уже не позволяет таким образом избавляться от чужого потомства. Но, чтобы подстраховаться от нежелательного генетического материала прошлых самцов и потенциальных сексуальных конкурентов, в коллективном сознании многих этносов бытуют устойчивые представления о праведности целомудрия и девственности и осуждается, буквально последними словами, непристойное поведение распутных женщин.

Каким образом в известном трехсловном ругательстве «по матери» оказалась замешана собака — самое преданное человеку животное?

— Это был явный отголосок врожденного стадного инстинкта, разделяющего всех по принципу «свой/чужой». Ведь, согласно сакральным языческим понятиям, наибольшим осквернением неприятеля являлось приписываемое ему родство с воплощением «нечистоты» — псом. И действительно, примитивному разуму дикаря было очень трудно не отнести к разряду «оборотней» зверя, который сумел самым чудесным образом превратиться из явного противника в союзника, а затем вообще в «лучшего друга» человека. На протяжении всей человеческой истории любой вид животных, который становился серьезным соперником в борьбе за пищу или жизненное пространство либо сильно осложнял наше существование, подлежал беспощадному уничтожению.

Но с собаками этого не произошло. Более того, они, наоборот, оказались участниками взаимовыгодной межвидовой кооперации. Внешних врагов у наших предков было предостаточно, но основным, если не единственным, конкурентом за кормовые ресурсы животного происхождения считается дикая собака. Скорее всего, и те и другие охотились на мелкую и среднюю дичь либо поедали крупных павших животных, а если не враждовали явным образом, то, вероятно, из-за наличия у древнего человека альтернативного способа пропитания — собирательства. Человеку разумному все же со временем удалось приручить своих хищных недругов, а последующей селекцией вывести уже нужные ему породы.

Понятно, что хранители легенд и мифов не оставили такое событие без внимания, но предрассудки и простительное невежество древних людей не позволили им правильно отразить сей замечательный факт.